Помещение, которое молва прозвала “камерой суицидников”, - это небольшой квадрат с низкими потолками и тусклым зарешеченным окном, через которое свет проникает лишь утром, а в остальное время комната погружена в почти абсолютную темноту. Эрик проводит здесь не так уж много времени - часов восемь, которые Орден отводит на его сон, хотя спать ему не дают. После пыток, которые проводят этажом ниже, его возвращают сюда, на грязный матрас, постеленный прямо на каменном полу. Он утыкается носом в ткань, пахнущую безнадегой, потом и кровью, пока на его израненную спину накладывают какую-то мазь - за ночь все раны, царапины и порезы под ней заживают, кожа затягивается и не остается даже шрамов. Когда он оказывается на грани между сном и явью, приходит Альфред - старинный друг, высокий седой маг, которого все это время Вагнер имел глупость считать едва ли не отцом, наставником, д р у г о м. Пенниуорт никогда ничего не спрашивает, лишь проводит по плечам и голове Эрика ладонями, с сожалением осматривая его раны. Он глядит сочувственно, будто переживает, но голос его всегда звучит холодно, словно сталь прикасается к разгоряченной коже. Лишь один раз он шепчет едва слышное “прости, мой мальчик, я не мог не подчиниться”, но и эта фраза уплывает из сознания охотника легким сизым туманом, что рассеивается по утру. Вагнер не разбирает, где сон, а где реальность, где галлюцинации, а где явь. Альфред раз за разом показывает Эрику то, от чего он бежал всю жизнь - смерть родителей, застывшие глаза матери, бледные руки отца, обездвиженные, ледяные. А когда эта картинка надоедает, он показывает излюбленное - то, что все это время пряталось в зарешеченной памяти Эрика, то, что хранило подсознание - рыжие волосы, словно щупальцы медузы, развеваются на ветру, когда они с Айлин стоят на палубе. Ночь, Луна освещает их лица, они улыбаются… И она срывается вниз, океан поглощает ее, чтобы никогда не вернуть. Альфред подсовывает Эрику картинки смерти ведьмы, которая так много значит для него, раз за разом, в вариантах разнообразных, таких, на которые способна лишь изощренная фантазия маньяка. И Вагнер боится его приходов больше, чем физических пыток. Он боится поверить, что все, что он видит - правда.
- Если бы ты совершил один проступок перед лицом Ордена, мой мальчик, мы простили бы тебе. Но ты раз за разом нарушал правила. И каждый мы видели, а ты думал, что Орден слеп. Все не так, как казалось, Эрик. Можно любить ведьму, но не убивать главу вампирского дома, и жить спокойной жизнью бунтаря, каким ты всегда являлся. Но делать все одновременно - запрещено. Чужая вседозволенность раздражает.
Альфред качает головой, снова гладит Вагнера по голове - мужчина уже не способен выбраться из этого состояния невесомости, непонимания, в каком мире он находится.
- Может, я уже сдох и это чистилище? - хриплый голос звучит как треснувшая струна скрипки. Эрик отворачивается к стене, когда Альфред покидает его “жилище” - каждый раз, в самый последний час перед рассветом. Передышка в сорок пять минут перед следующим сеансом. И если вы спросите, как Вагнер не сошел с ума, у него будет лишь два аргумента. Первый - он цеплялся за образ Айлин, как только мог. Она возвращала его в реальность. В конце концов, он сдался Ордену, чтобы организация ничего не сделала ни ей, ни Джеймсу, ни Ребекке. Второй - голос, который он однажды услышал из соседней камеры; голос тихий, едва слышный, слабый, но все-таки отличающийся от канонады орденских прихвостней:
- Нет, ты жив. И, судя по всему, будешь жить еще долго.
Это был голос Адамайн. Тонкий, с легкими нотками исполосанных нервов.
Они перешептывались так, раз в день, не давая друг другу сойти с ума. Двое заключенных, которые по какой-то непонятной, извращенной иронии судьбы оказались нужны Алетее Митчелл. И которых она спасла из заключения, рискуя слишком многим для того, чтобы Эрик продолжал придерживаться мнения о том, что она лишь инструмент в руках Ордена. Что-то иное стояло за принятыми ею решениями, что-то иное, помимо идеологии организации двигало этой хрупкой, но уверенной и сильной женщиной. И Вагнеру очень хотелось понять, что именно, но он был не готов притворяться, что слишком уж рад своей новой работе.

У Эрика с Алетеей была своя история. Короткая, бурная, кое-где страстная и немного влажная история почти подростковой влюбленности или интрижки, которая, как тогда казалось мужчине, навсегда останется лишь историей о том, как молодой охотник сумел соблазнить куратора от Ордена. Ему всегда нравились уверенные в себе, сильные и опасные женщины - и, хотя в то время Митчелл была милой и где-то даже чуть робкой, она вызывала у него мурашки по коже.
- До сих пор, - подумалось Эрику, когда он постучал в дверь ее кабинета, а затем решительно нажал на ручку и переступил порог.
Это была обитель человека, который на все сто процентов погружен в работу и предан своему делу. Пока Вагнер рассказывал, Алетея оторвалась от проверки отчетов, но было видно, что ей немного скучно выслушивать его - отчет не менялся день ото дня. Пока ведьма говорила по телефону, Эрик подошел к окну: неприметный седан соседствовал с авто Митчелл, и это показалось Вагнеру ироничным. Он вдруг заскучал по своему белому мустангу, что пылился в гараже, вспомнил, что скоро подойдет время проверить, как идут дела в сети его сервисных центров. Нахмурился, подумав, отчего всеведующий Орден до сих пор не аннулировал этот его бизнес, а пошел по пути наименьшего сопротивления… Покарал его заключением, запретил видеться с Айлин и, словно бы сжалившись над ним, подсунул ему смысл жизни в виде обучения отряда, который был создан для того, чтобы все участники этой авантюры рано или поздно погибли при исполнении. Издевательство какое-то.
- Да и избавились бы. Незаменимых нет. Это ты настояла на том, чтобы я участвовал в этом проекте. Я, конечно, хороший охотник, но не думаю, что ты помогла мне из былых чувств или сентиментальности, - Вагнер вовремя прикусил язык, чуть было не сказав: “это к Майн ты испытываешь чувства, а я тебе нужен для чего-то другого”. Между ними не было особенного доверия, в нынешней роли Алетея была воплощением того, что так ненавидел Вагнер: орденский снобизм, секретность, все строго по Уставу. Но все же интуиция подсказывала охотнику, что она не так просто и все это лишь мишура, за которой, может быть, все еще скрывается женщина, которую Эрик встретил двадцать лет назад. Ему нравилось, как Алетея улыбается - в такие моменты будто просматривалась ее настоящая, истинная сущность, в такие моменты Вагнер вспоминал, что она может быть добра и великодушна. Но улыбалась она редко, обстановка не предполагала ничего подобного и, в целом, они были так далеки друг от друга - как Плутон от Солнца. На работе даже Адамайн, к которой, как с удивлением заметил Эрик, Алетея относилась особенно тепло, не могла растопить тот лед, что сковывал сердце Митчелл в стенах Ордена… Иногда Эрику даже казалось это правильным. Их работа не должна подразумевать привязанности, хотя они все равно случаются - порой, будто сами собой.
- Он не готов к оперативной работе, - Эрик мгновенно отзывается на замечание ведьмы о Родде. Невыносимый, несносный мальчишка. В жилах кровь начинает закипать от того, как он ведет себя на тренировках. Но дело даже в его поведении… дело просто в психологической неготовности, - знаешь, он лучший из них всех. Сильный, смелый, яростный - то, что нужно. Но совершенно безрассудный. Он не терпит чужое мнение, не слушается, его… гнев неконструктивен. Он, может быть, способен загрызть любого, словно питбуль, но это не позволяет ему мыслить здраво и просчитывать следующие действия противника. Я беспокоюсь, что он всех подведет, если вывести его на миссию.
Вагнер расхаживает по комнате, чувствуя, как собственный гнев поднимается внутри огромной непослушной змеей. Охотнику много лет потребовалось для того, чтобы жажду мести свою усмирить. Он своего добился, конечно, нашел убийц родителей и расправился с ними, да только успокоения это не принесло. Только осознание этого факта и остановило его в каком-то бесшабашном акте постоянного саморазрушения. Но Родд был слишком молод или рана его была слишком свежа для того, чтобы осознать, что жизнь у него одна и ее нельзя провести в постоянных попытках отомстить. Так губишь не других, а самого себя.
- Похож. И я не бросаю никакое задание, у меня и выбора-то нет, - вскидывается Эрик, и садится в кресло напротив стола Алетеи. Их разделяет деревянная поверхность и руки женщины, что спокойно поглаживают бумаги - даже несколько любовно, пожалуй. Интересно, ей нравится ее работа?
- Но ему бы к психотерапевту, честное слово, - Вагнер недовольно морщится и от злости ударяет кулаком по подлокотнику, - Почему ты так хочешь, чтобы он был в отряде? Да, он, конечно, лучше всех подготовлен физически. Но мне непонятно. И он единственный, чье дело мне так и не дали. Я лишь в общих чертах знаю его историю. Хочу знать все об этом пареньке. Расскажи мне, если не хочешь, чтобы я выкинул его на улицу.
Алетея знает, что это - лишь блеф со стороны Вагнера и никого он выкинуть не способен, нет полномочий. Но он настроен решительно. Никаких ультиматумов, конечно, но… хотя бы немного честности не помещает. Мальчик явно особенный, вот только в чем эта особенность заключается?